Я никогда не видел ничего подобного. Но именно так Галилео переживал свою смерть: я знал это, ибо видел содрогания Флюида, все еще притворявшегося его сознанием. Почти как Фехтовальщик, распавшийся на куски чужих снов, Галилео умирал через какойто темный кошмар своего мира.
Словно песок в часах, он заструился прочь из Идиллиума – и начал осыпаться в это черное зияние. При этом он как бы разделился на два ручейка – все, что было в нем доброго и светлого, падало на верхнюю часть черного Сатурна, а темное и злое – на нижнюю, под сверкающее заломленное кольцо.
А потом Флюид открыл мне последнюю тайну: никакой разницы между низом и верхом черного Сатурна не существовало. То, что я наблюдал, было просто идеей Чистилища, помноженной на отпечаток неведомых мне ужасов Ветхой Земли.
Таким был прощальный отблеск сознания Галилео – и последний салют его памяти. Вероятно, он увидел Абсолют именно в этой форме, потому что в глубине души оставался католиком.